к другим статьям

В год Российского кино хочется вспомнить о направлении в кинематографе, которое не получило широкого распространения в России. Речь пойдет об использовании кинетофона.

Кинетофон. Тупиковый эксперимент

Сначала фильмы были «немые», в тридцатые годы появился звук. Но нам хочется вспомнить о направлении в кинематографе, которое не получило широкого распространения в России. Речь пойдет об использовании кинетофона.

Кинетофон — (от греческого «кинетос» — движущийся и «фон» — звук) — прибор, позволявший демонстрировать движущиеся картинки с фонограммой, слышимой через наушники, записанной на фонографе, изобретённый в 1895 году Эдисоном.

Аппарат, позволяющий озвучивать немые фильмы, был разрекламирован в прессе еще до своего появления в России. Ходили слухи, что изобретатель Эдиссон получил за патент на использование в России 200 000 рублей.

Первый сеанс кинетофона в России и в Петербурге состоялся осенью 1913 года в кинотеатре «Солейль» ("Пассаж", Невский проспект, д.48). Весь вечер театр был закрыт для рядовой публики. Специальные приглашения были заранее разосланы в дирекции театров, общественные учреждения, в редакции газет и журналов. На просмотр был приглашен весь петербургский бомонд, дамы были одеты роскошно, и корреспондент «Сине-Фоно» отметил: «…Временами казалось, что присутствуешь на премьере в Мариинском театре». 

Первая картина представляла из себя пролог на французском языке о значении «восьмого чуда света», нового американского изобретения.  Попутно велась демонстрация передачи различных звуков: музыкальных инструментов, пения, разговорной речи, лая собак и пр. Затем была показана программа, состоящая из четырех комедий с пением и пляской. Судя по отзывам, эти фильмы не имели художественной ценности — тем ярче могли продемонстрировать техническую сторону нового изобретения Эдиссона: «…Дирекция и просила судить показанные фильмы только с точки зрения их технического совершенства. В этом отношении кинетофон достиг не меньшего удивления, чем телефон, фонограф и другие изобретения Эдиссона.  Это гениальное изобретение действительно вполне гарантирует полное совпадение изображения и звука, воспринимаемых одним и тем же аппаратом одновременно. […] На всех присутствующих новинка произвела самое благоприятное впечатление. По окончании каждой картины публика дружно аплодировала.

Среди множества откликов попадались и критические. Большей частью кинетофону предъявляли претензии тембрового характера. Корреспондент московского «Раннего утра» по поводу петербургского сеанса высказался так: «Пение и музыка передаются еще сравнительно недурно, но человеческая речь вызывает невольный смех». Имеется в виду неестественный тембр, особенно заметный в звучании естественной речи. Голос кинетофона сравнивали с голосов чревовещателя и с голосом кукловода. «Звуки эти скорее могут вызвать смех или отвращение, чем волновать зрителей. Они похожи на те гортанно-носовые звуки речи, что слышатся из-за ширм при представлении «Петрушки», иногда они напоминают голос дрессированного попугая», — писал П. П. Гнедич в журнале «Театр и искусство». «Вестник кинематографии» похвалил голос «господина во фраке, который произносит на экране вступительное слово в похвалу кинетофону», однако тут же отмечалось: «господин этот, очевидно, тщательно приспосабливался к аппарату, — иначе воздаваемая им похвала могла бы прозвучать насмешкой».
 
Интересен отклик художника Александра Бенуа, который также присутствовал на демонстрации кинетофона: «Действительно, нечто удивительное. Полное совпадение звуков и видений. Рот открывается и замыкается точка в точку при начале и конце слова, проводит пианист пальцем по клавиатуре, из-под каждого удара появляется нота, глиссаду «видишь» и глиссада одновременно в ухе; вбегают в комнату два веселых колли и веришь, что лай действительно  вырывается из их возбужденного нутра; превосходно передаются звуки кампанелл и ксилофона, хуже — скрипки, — скорее плохо — человеческого голоса. В общем — у открытия несомненно огромное будущее, и само по себе оно граничит с чудесным. Но только истинные любители кинематографа не должны быть довольны этим усовершенствованием. В дневнике решаюсь признаться: я сам один из этих истинных любителей. Скажу даже так: из всех современных зрелищ — наибольшее удовольствие мне доставляет cinema. И вот я с грустью предвижу время, когда «звучащий кинематограф» вытеснит беззвучный, усовершенствованная подделка уничтожит то, что в несовершенной подделке вызвало к жизни совершенно новое искусство. Благодаря вынужденной немоте кинематографа, возник и развился целый новый вид пантомимы, пантомимы, допускающей феноменально быструю смену места действия, укладывающей целые жизни в срок часового сеанса. Несовершенство «старого» кинематографа создало новых феноменальных артистов, породило совершенно небывалую (и немыслимую прежде) науку постановки; в качестве «начальников монтировочной части» призваны стихии и сама мать природа, в качестве декораций улицы «мировых городов» и знаменитейшие памятники. И всему этому теперь наступит конец, — ибо «немые» заговорили, а раз уж заговорили, то неминуемо все сведется к общим драматическим словоизвержениям, к ординарным драмам, фарсам и операм, до которых большая публика так охоча. Но меня не заманить в те кинематографы, в которых «иллюстрирующая музыка», заменится щипящим и гнусливым граммофоном, в которых  в омертвелом и дрыгающем виде, без красок, нас будут угощать тем самым, что мы можем видеть в живом виде, в Мариинском, в Александринке или у самого Рейнгардта».

Страх перед звуком, который напрямую связан с киноизображением, испытывали в десятые годы многие любители кинематографа.  Мнение Александра Бенуа поддерживал Леонид Андреев: «На днях в Петербурге демонстрировался эдиссоновский «Кинетофон» — чудодейственное соединение картины и звука, и имел огромный успех. […] Я этого восторга перед говорящим Кинемо не разделяю: слово — его слабость, а не сила, слово только собьет Кинемо с его своеобразного художественного пути и направит на торную, изъезженную и исхоженную театральную дорогу: медлительное слово нарушит, наконец, тот несравненный стремительный ритм действия, который составляет главное очарование бешенного Кинемо. Навязать ему слово —это почти тоже, что в автомобиль запрячь лошадь: и лошади не поздоровится, и автомобиль пропадет. Конечно, в отдельных случаях Кинетофон окажет незаменимую услугу искусству и жизни, сохранив и запечатлев личность артиста или музыканта, какие-нибудь исключительные по важности моменты творчества художественного — но это будет только услуга: подчинившись слову, Кинетофон может стать только слугой, а отнюдь не господином. И для общего развития Кинемо добавление слово к зрелищу и действию не только ничего не даст, но, повторяю, лишь отвлечет его в сторону от истинных его целей».
Впрочем, дальнейший ход событий показал, что поклонники «великого немого» зря опасались кинетофона. Право монопольной эксплуатации нового изобретения Эдиссона на всю Россию было незамедлительно куплено владельцем кинотеатра «Солейль» П. А. Конюховым (с ним в долю вошел солист Императорских театров А. М. Давыдов). Контракт был заключен на два года с правом продолжить его еще на шесть лет. Уже через несколько месяцев сеансы из фешенебельного «Солейля» перекочевали в менее роскошный «Спортинг Палас» на Петербургской стороне. В прессе писали, что российские кинематографисты готовят специальные фильмы для кинетофона: ведут переговоры с Тэффи и Аверченко, обращаются с предложениями к Шаляпину, собираются экранизировать «Свадьбу Кречинского» с Варламовым и Давыдовым в главных ролях. Говорили даже, что для съемок уже арендовано помещение в Пассаже, а из Америки выписаны инженеры для оборудования нового ателье. Их всех этих затей, судя по всему, ничего не вышло. Кинетофон, таким образом, не получил повсеместного распространения ни в Петербурге, ни в других городах России. Для театровладельцев того времени он был слишком дорогим удовольствием, к тому же требовал особой программы — а составлять ее не всегда возможно и выгодно.  

Новый звук, тот звук, который навсегда превратил «кинемо» в «кино», пришел значительно позднее, и кинетофоны тут были уже не при чем…

По материалам книги А. Коваловой, Ю. Цивьяна \\\"Кинематограф в Петербурге 1896-1917\\\"