На дворе Великий Пост. А как проводил великопостные недели императорский двор в царствование Николая I? Заглянем в мемуары.
Великий пост в царствование Николая I
Празднование Великого поста вносило свои коррективы в ритм столичной и придворной жизни. Великая княжна Ольга Николаевна писала в своих воспоминаниях о 1838 г.: «После начала поста был конец всем празднествам. Только немногие приглашенные собирались по вечерам у Мама в зеленом кабинете, где по большей части читали вслух…». Во время этой недели Николай I старался уединиться или в Аничковом дворце, или в петергофском Коттедже. 15 февраля 1838 г. М. А. Корф записал в своем дневнике: «Сегодня (во вторник) государь уехал в Петергоф и, как думают, на всю первую неделю поста»...
Празднование Великого поста вносило свои коррективы в ритм столичной и придворной жизни. Великая княжна Ольга Николаевна записала в своих воспоминаниях о 1838 г.: «После начала поста был конец всем празднествам. Только немногие приглашенные собирались по вечерам у Мама в зеленом кабинете, где по большей части читали вслух. Между этими гостями часто бывали княгиня Барятинская со своей дочерью Марией…»
Во время этой недели Николай I старался уединиться или в Аничковом дворце, или в петергофском Коттедже. 15 февраля 1838 г. М. А. Корф записал в своем дневнике: «Сегодня (во вторник) государь уехал в Петергоф и, как думают, на всю первую неделю поста».
Собственно, относительно «тихим» Санкт-Петербург был только первую неделю Великого поста. Православный по вероисповеданию лицейский сокурсник А. С. Пушкина барон М. А. Корф записал в своем дневнике 6 февраля 1839 г.: «Сегодня чистый понедельник, и после шумного бешенства масленицы Петербург воротился нельзя сказать к тишине, но, по крайней мере, опять к обычной своей жизни. Так называемые немцы, т. е. все вообще иностранцы или, лучше сказать, иноверцы, довеселиваются еще свои два дня, но по соразмерности их к массе населения это уже капля в море. Завтра, впрочем, пляшет для них Тальони в последний раз перед отъездом за границу. Государь уехал со своею семьей на неделю в Петергоф. Балаганы ломают, музыка умолкла, танцы остановились, театры закрыты, всякий сидит дома и слушает себе, пожалуй, монотонный и меланхолический звук великолепного колокола. Но Петербург принимает такой мрачно-серьезный вид только на одну первую неделю поста. Пройдет она, и начнутся опять роуты (рауты. – Л. В.) и концерты, живые картины, и вист, не будет только балов, но и то в самом городе. Кто не устал еще от карнавальных плясок, те выезжают в шумных пикниках за город и там танцуют себе, как до поста».
На страницах дневника Долли Фикельмон при описании Великого поста 1830 года упомянуты прогулки в санях по Невскому проспекту и Английской набережной (26 февраля), санная прогулка до знаменитого «Красного кабачка», что в шести верстах по Стрельнинской дороге (4 марта). А на следующий день она записала: «Еще одна санная прогулка, очень удачная. Чаепитие у нас и ужин в Стрельне… В Стрельне катались цугом, играли в разные игры, очень шумные и забавные».
Та же мемуаристка рассказывает о шумной прогулке на каменноостровскую усадьбу «Дюваль»: «Вчера, 11-го, провели изумительный день. Лобанов организовал загородную санную прогулку, необыкновенно успешную. Из женщин участвовали Мари Пашкова, Луиза Баранова, молодая Дубенская, Текла Шувалова, мадам Фредерикс, Адель, Катрин и я <…> Мы собрались у Мари и выехали во второй половине дня. Стояла великолепная погода. Дамы бросили жребий на кавалеров. Мне выпал Скарятин. Посреди Невы нас поджидали огромные пошевни с привязанными к ним цугом пятнадцатью маленькими санками. Мужчины, ехавшие в санках в конце обоза, падали на поворотах… Прибыли в усадьбу "Дюваль" на Каменном острове. Там все было подготовлено к нашему приезду. До пяти часов катались с ледяных горок на маленьких санках и на ковре. Потом, переодевшись, обедали. Танцевали, веселились, как безумные, до половины девятого, снова переоделись и опять катались с горок. Возвращались таким же образом, как прибыли, и в половине одиннадцатого были дома. Но все получилось великолепно, все проявляли исключительную светскость, искреннюю веселость, полное присутствие претенциозности или стеснительности… Лобанов все устроил восхитительно, изысканно, с большим вкусом. Следует также заметить, что он кокетничал почти со всеми женщинами из нашей компании…».
Императорский двор развлекался обычно на Елагином острове. Все та же Долли Фикельмон записала в дневнике от 18 февраля 1832 г.: «День прошел восхитительно. Нас пригласили провести его в Елагине. Отправились туда на санях в час пополудни. […] По прибытии в Елагин мы уже застали там самую красивую и элегантную часть общества, как и многих молодых офицеров… Вскоре прибыл и Двор. Императрица, как и всегда прекрасная и сияющая, привезла своего чудесного маленького цесаревича. После этого все уселись в салазки — довольно дикая царская потеха, поскольку все приходят в восторг при виде падающих из саней людей. […] Потом мы наспех переоделись и в пять часов уже танцевали. В шесть обедали, затем снова танцевали до восьми, после чего смотрели маленький французский спектакль, довольно посредственный, вновь живые, веселые танцы до одиннадцати вечера и, наконец, ужин».
Рассказывая о Великом посте на следующий 1833 г., Долли Фикельмон записала: «Первая неделя, как обычно, прошла в уединении и молитвах. Но следующее воскресенье снова было похоже на масленицу. Целый день мы провели со Двором в Елагине. Сначала прогулка в пошевнях, с прицепленными к ним салазками , затем катание с ледяных горок, но в этот раз у меня было меньше смелости, чем прежде. […] Очень забавно кататься в пошевнях, называемых здесь дилижансом и вмещающих шесть-восемь человек. […] Все это продолжалось почти до шести часов вечера. Потом мы отправились переодеваться и в 7 часов собрались на ужин, все вместе усевшись за общий длинный и узкий стол, как в монастырских трапезных. Выйдя из-за стола, начали играть в разные игры – в жмурки, и горелки, и еще тысяча других безумств, которым мы очень весело предавались почти до одиннадцати часов вечера.
В подобных случаях, еще более, чем обычно, Император с Императрицей умеют искусно предрасположить все общество к непринужденности. Они тогда превращаются в обычных хозяев, наиприятнейших, наилюбезнейших, и ничто не может сравниться с их простыми, я бы даже сказала, добродушными манерами, при этом оба ничуть не теряют своего истинно царственного и величественного вида».
Фрейлина А. С. Шереметева также описала катание в салазках в письме к матери 20 марта 1833 г., и тоже на Елагином острове: «Вышло талое утро, и нельзя было спускаться с гор: удовольствовались прогулкой вокруг Елагина и по реке. С кавалергардом, молодым князем Сергеем Трубецким случилось небольшое происшествие: он упал из салазок, до крови расшиб себе голову и принужден был вернуться домой».
А еще были многочисленные вечера и рауты – вечера без танцев, но с представлением иногда театрализованных «живых картин». Они проходили у Станислава Потоцкого, Нессельроде, Бобринских, Фикельмон, Салтыковых, мадам Лаваль, Эллен Белосельской, мадам Борх, Абамелек, обер-гофмейстера Ф. П. Опочинина, то есть того великосветского бомонда, который был тесно связан с Императорским двором.
Долли Фикельмон оставила свои впечатления о нескольких раутах у Станислава Потоцкого, особенно подробно о рауте во время поста в записи от 24 февраля 1830 г.: «Большой раут у Станислава Потоцкого. Слишком мало гостей для таких просторных и красивых апартаментов. Бальная зала прелестна – в украшении ее хозяин всегда проявляет исключительный вкус. […] На подобных раутах еще больше бросается в глаза фальшивая добродетель петербургских дам. В разговорах с мужчинами они всегда огораживаются маленькой стеной из страха не показаться кавалерам кокетками, и это, как мне представляется, убедительное доказательство того, что они на самом деле желают быть таковыми».
А вот описание вечера тоже во время Великого поста в дневнике М. А. Корфа от 31 марта 1839 г.: «Вчера был огромный и истинно грандиозный роут (раут. – А. В.) у графини Софьи Владим[ировньг] Строгановой, сестры московского генерал-губернатора кн. Голицына. При милостях, которою в свое время пользовались тесть и муж ее, она некогда принимала в салонах своих и императора Александра, и весь царственный дом, но все это кончилось 1811-м годом, когда умер тесть ее. С тех пор в этом семействе начался ряд беспрестанных потерь: умер муж, умирали дети, зятья и, наконец, полтора года тому назад умерла и мать ее, знаменитая Princesse Woldemar, еще более известная под именем Princesse moustache (франц. «Усатая княгиня») (у нее точно были рыжие усы), к которой питали особое почтение и Государь, и все члены его семейства. В эти 28 лет графиня давала между своими раутами только маленькие вечера и обеды, но огромные залы ее истинно царских палат у Полицейского моста оставались постоянно запертыми. Вчера они отворились, как у нас говорится, для всего города, потому что более 400 приглашенных… 400 человек терялись в бесчисленном ряду зал и комнат, и можно было бы позвать еще столько же. Эта огромность и великолепие освещения и убранства. Самая новость: отняла у этого вечера обыкновенную скуку наших роутов (раутов. – А. В.). И я и многие другие не играли, чтобы досыта наглядеться».
В общем, великосветскому Петербургу скучно не было.
По материалам книги Леонида Выскочкова «Будни и праздники императорского двора»