к другим статьям

В эти ноябрьские дни 2016 года мы вспоминаем Дмитрия Сергеевича Лихачева, человека Петербуржского, о котором трудно говорить, не скатываясь в пафос. Но Даниилу Гранину в своих очерках о своем современнике, пожалуй, удалось это сделать .

ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ ЛИХАЧЕВ.

Будущему времени феномен Лихачева покажется непонятным. Жил-был ученый, большой ученый, занимался древнерусской литературой, в сущности кабинетной, книжной наукой. Каким образом он стал выразителем общественной совести в этой взбаламученной огромной стране, в эти смутные годы? Почему с ним считаются и народ, и власти? Почему, наконец, все разъедающее время не смогло сокрушить его, почему он устоял, несмотря на все невзгоды, потери, преследования?..

Даниил ГРАНИН

Будущему времени феномен Лихачева покажется непонятным. Жил-был ученый, большой ученый, занимался древнерусской литературой, в сущности кабинетной, книжной наукой. Каким образом он стал выразителем общественной совести в этой взбаламученной огромной стране, в эти смутные годы? Почему с ним считаются и народ, и власти? Почитают достойнейшим представителем русской интеллигенции?

Почему, наконец, все разъедающее время не смогло сокрушить его, почему он устоял, несмотря на все невзгоды, потери, преследования?

Во-первых, его сформировала семья потомственных русских интеллигентов, во-вторых, школа. Воспитанная школой и семьей духовная прочность помогала выстоять в любых условиях.  Сам он вспоминал: «В нашей школе <…> поощрялось составлять собственное мировоззрение. Перечить существующим теориям. Например, я сделал доклад против дарвинизма. Учителю понравилось, хотя он не был со мною согласен. Я был карикатурист, рисовал на школьных учителей. Они смеялись вместе со всеми». Так воспитывали духовное бесстрашие.

И было третье — ссылка. После Университета его арестовали за участие в студенческом кружке, и он четыре с половиной года провел на Соловках. Но и там он исхитрился заниматься археологией, изучать искусство реставрации, занимался биографией беспризорников. Они признавались: «Мы тебе врем». А ему интересно было, как они врут, какова философия самооправдания. Впоследствии Лихачев написал работы о воровской речи, об обычаях воровской игры в карты.

Во время блокады он сумел написать вместе с М. Тихановой книгу «Оборона древнерусских городов», сумел выдержать испытания голодом, сохранить достоинство, хотя, работая над «Блокадной книгой», я убедился, как это трудно, как голод искажает людей.

Он умел использовать любые свои несчастья, определив это свойство термином «резистентность» — сопротивляемость.

В Пушкинском Доме он проработал 50 с лишним лет. В этом был стиль его жизни: жить вглубь, а не вширь. Ему нравилась оседлость жизни. Он считал это благом. Казалось бы, после всех бедствий занятие древнерусской литературой — идеальное убежище, безопасное убежище, в котором он мог укрыться от всех треволнений мира. Однако не получилось. И по многим причинам. Время то и дело бросало ему вызов.

В 60-е годы возникла идея перестройки Невского проспекта и тогда я впервые я увидел Д.С. Лихачева «в деле». Было это в шестидесятые годы. Созрело оче­редное покушение на красоту Невского, очередная группа реформаторов взялась переделывать проспект. Перестройка была намечена основательная. Нижние этажи всех домов предполагалось соединить в одну общую витрину, создать особое пространство, сделать его пешеходной зоной, заменить здания, «не имеющие большой ценности», но­выми и т.п. Проект имел солидных сторонников, желающих чем-то «выдающимся» ознаменовать свое пребывание у кормила. И вот началось обсуждение. Дмитрий Сергеевич выступил с речью. Это была блестящая речь. Он доказал, что перестройка Невского губительна для всей культуры, Ленинграда, России, через которую проходит Невский проспект. Я эту речь, если бы можно было ее разыскать, повесил в Архитектурном управлении. Спокойно и весьма тактично он опровергал довод за доводом главного архитектора и других проекти­ровщиков, показывая несостоятельность их аргументов. Он старался не обижать персонально, не уличать в ошибках исторических, эстетических, но за его словами чувствовалось то превосходство знаний, что спорить становилось не под силу.

В те времена для многих был непривычен столь решительный тон возражения городскому начальству. Многие недоумевали – что надо этому «древнику», ученому, специалисту по «Слову о полку Игореве», чего это он воюет? Но проблема личности и власти - это проблема не только интеллигенции. Это проблема всех порядочных людей, из каких бы слоев общества они ни происходили. Порядочные люди нетерпимы не к власти как таковой, а к несправедливости, исходящей от власти.

Тот губительный проект реконструкции Невского проспекта удалось отклонить, и в этом была большая заслуга Дмитрия Сергеевича Лихачева. Мы привыкли к заслугам созидания, заслугам восстановления, то была заслуга иная, может, не меньшая – заслуга сохранения. Не случайно именно он ввел термин «экология культуры» и насытил это понятие заботой о сохранении культурной среды, которая необходима для духовной оседлости человека. Для нравственной самодисциплины. Нарушение природной среды еще можно восстановить, разрушение памятников культуры по большей части невосстановимо.

Так начались его выступления — в защиту Екатерининского парка в Пушкине, Петергофского парка. С тех пор он стал препятствием для ленинградских властей, для всех невежественных, корыстных проектов. Вокруг него объединялась общественность.

Многие годы его держали невыездным. Ему угрожали. Его избили в подъезде дома. Подожгли квартиру. Он оставался непреклонным. В сущности — всего лишь порядочным человеком, отнюдь не диссидентом — но, может быть, это было еще опаснее.

Конечно, широкая аудитория воспринимала не его научные труды, не научный, а моральный авторитет. Это очень любопытная ситуация, когда ученый становится совестью, лидером общественности, интеллигенции, а может быть, в какой-то мере — и нации. Независимо от своих научных работ. Подобное мы видели и на примере Сахарова. Необходим человек, которому можно верить. Лихачеву верили. Как чувствуется фальшь, так чувствуется и правда, люди понимали, что нет никакого разрыва между тем, о чем он говорит, чему он верит, и тем, что он делает.

Он ни к чему не призывал, ничему не учил. А если и учил, то опытом своей жизни. Это было то, чего мы раньше не видели и не слышали. И сегодня не видим, не слышим больше — после Лихачева. Он незаменим.

У Лихачева было глубинное, сердечное умение найти дорогу к душе современного человека. Дорога стала труднопроходимой, она загорожена. Душа закрыта, застегнута, всячески защищается от попыток разных усилий проникнуть в нее во имя своей корысти, во имя политических соображений. К человеку сегодня подступиться трудно. Лихачев это умел. В чем тут секрет, я до конца не понимаю, это высокое искусство, которое всегда тайна.

Он был очень крупным мыслителем. Однажды на одной дискуссии, рассуждая о будущей жизни, я высказался довольно пессимистично. Он на это заметил, что пессимизм — привилегия марксизма, самого пессимистического учения, поскольку оно считает, что материя первична, а дух — вторичен, что бытие определяет сознание. Вот это и есть пессимизм — предполагать, что все зависит от материального мира. На самом деле дух первичен и сознание определяет бытие. В этом и состоит оптимизм человека — призыв к активности.

Была еще одна черта, сегодня особенно важная, — стиль его жизни. Стиль жизни Лихачева — это вызов интеллигента всему обществу приобретателей. Скромная городская квартира, в которой он жил, тесная по современным понятиям для ученого мирового класса, была завалена книгами. Он принимал иностранных гостей со всего мира в маленьких комнатушках в Комарове.

Мы часто оправдываемся: «А что я могу? А что мы можем сделать?» Это говорят все, на всех уровнях: «Я бессилен». А Лихачев один, не имея ничего в распоряжении, кроме своего слова и пера, — ничего у него больше не было, — смог.

Он стал безмолвным призывом каждому из нас: мы можем гораздо больше, чем делаем. Мы можем быть гораздо больше, чем мы есть. Мы сможем, если не будем искать себе оправдания. Жизнь показывает, что это трудно, но не безнадежно.

Думаю, не случайно Д. С. Лихачев связал свою судьбу с Петербургом, был верен всю жизнь культуре нашего города, его красоте, его интеллигентности, и для города он останется и гордостью, и любовью.

По материалам: Гранин Д.А., Рецепты Лихачёва / Причуды моей памяти, М., «ОЛМА Медиа Групп», 2011 г., с. 90-93 и 98-100; Гранин Д. Тайный знак Петербурга. - СПб.: Издательство «Logos», 2000. - С. 339-344.



В НАЧАЛО СТРАНИЦЫ | НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ | НА ПРЕДЫДУЩУЮ СТРАНИЦУ